МЕСТО РОЖДЕНИЯ / ПРОЖИВАНИЯ.
самое северное графство англии, нортамберленд | магический лондон.
ИСТОРИЯ.
у нее была дурацкая детская привычка: стоило ей краем уха услышать какую-либо мелодию, она начинала смешно дергать острыми плечами в такт — бретельки её летних льняных белых платьев не выдерживали натиска и сползали к локтю. боул чуть наклонялся и целовал её оголенное плечо — она нарочито хмурилась и легонько отталкивала его, заявляя, что он мешает ей танцевать. потом она присаживалась на стул у трюмо и спешно, пропуская пряди, оставшиеся мокрыми змейками на спине, собирала волосы в пучок; как и люциан, она, выросшая на севере (ей нравилось упоминать, что в её жилах течет шведская кровь по бабушке), так же не терпела лето и удушливую жару. боул не любил, когда его жена носит собранные волосы: её прямой нос принимал хищнические черты, высокие, наждачно-острые скулы не делали лицо как прежде благородным и утонченным — но постаревшим и злым. наверное, когда он спал в ванной, а она тем временем забрасывала вещи в свои кожаные потрепанные чемоданы, она и тогда специально заколола волосы яшмовым гребнем, чтобы казаться самой себе свирепее.
она совершенно не умела готовить любимые блюда боула. сырный крем-суп получался слишком жидким и прогорклым — а потом люциан вылавливал ложкой плавающие комочки не успевшего расплавиться сыра; ореховый рулет на рождество настолько был передержан в духовке, что развалился от одного плавного прикосновения ножа. милдред на кухне — стихийное бедствие; волосы у нее всегда были растрепаны и падали непослушными локонами на лоб (она, потешно выдвигая нижнюю губу вперед, сдувала пряди). кожа на уставших руках её становилась бледно-бумажной, натянутой, она то и дело хрустела суставами на пальцах, нервничая и дожидаясь, когда тыквенные кексы приготовятся — то и дело наклонялась, вглядываясь в прозрачное отделение духовки. в то утро, когда люциан нашел записку от неё со словами «нам нужен перерыв», он увидел стол накрытым на одного человека: на тарелке лежала горсть таблеток, которые он принимал от бессонницы и прочих своих неприятностей, и еще одну записку — «приятного аппетита, это мое лучшее блюдо».
из ирана она привезла ему белые бирюзовые запонки, а сама приехала загоревшая, улыбчивая и румяная. так спешила на работу, что, надевая тоненькие чулки с черной стрелкой сзади, неосторожным движением ногтя порвала их. пахло от неё как всегда упоительно — густой запах сирени и мягкое персиковое послевкусие; но в этот раз она нанесла слишком много духов, отчего у боула разболелась голова. она завила волосы в крупные пружинистые локоны и надела серьги с жемчугом — она терпеть их не могла, но знала, что они ей идут и носила только на важные совещания. тогда люциана неприятно кольнуло подозрение — кто станет устраивать совещание сразу после возвращения из командировки? вся жизнь боула после завершения спортивной карьеры была ознаменована вопросом: почему милдред уэйлхилл выбрала его? он не привык сомневаться в верности жены, но иной раз, после особенно тяжелого рабочего дня и такой же полной бодрствования ночи, он позволял себе воображать ужасные вещи — как кто-то гладит её худые колени, поднимаясь всё выше по теплым бедрам, а она улыбается томно и сладострастно, чуть прикрывая веки.
да, наверное, это началось чуть ранее её поездки в иран — думает боул, сосредоточенно мешая мёд в горячем молоке. ложка противно бьётся о края чашки, издавая скрежещущий звон, но люциан смотрит в маслянистые капельки, выступающие на поверхности молока из-за того, что он переборщил с мёдом. он не может смириться с таким решительным шагом жены: он до сих пор накрывает стол дома на двоих персон, стелет постель на двоих людей, раскрывает доску для игры в волшебные шахматы и мешкает перед тем, как открыть дверь в ванную — вдруг он помешает милдред. боул не знает, что милдред вышла за него замуж, потому что он удобный — это она поняла еще на первом свидании, краем глаза заметив его по-собачьи внимательный и преданный взгляд, которым он смотрел на неё, пока она заказывала в дырявом котле выпивку. с ним не будет головной боли. да, он принципиальный и неглупый, но он не будет устраивать драм, не поднимет на неё руку и, кажется, с ним даже иногда можно повеселиться.
милдред делает последний глоток кофе — неизменно оставляя алый отпечаток помады на краешке чашки — и, медленно и со скрипом отъезжая стулом от стола, встаёт. она не узнает человека, за которого вышла замуж, которому подбирает каждое утро галстуки и чье зеркало в ванной протирает слишком часто — уже не понимая, пытается она стереть грязные разводы или собственное отражение. у боула воспаленные красные глаза от недосыпа и усталости, трехдневная седая щетина, дрожащие руки — такие бывают у пьяных или до смерти напуганных людей — хорошо хоть, что он снова не разговаривает со своими галлюцинациями, только иногда тихо выдыхает, сжимая виски руками — головная боль убьет его быстрее, чем те таблетки или перенапряжение. ему бы не помешало развеяться — уехать в родной йоркшир, к родителям, выспаться, снять себе девушку (ей брезгливо даже от прикосновения к его рукам с набухшими венами, когда он в таком убитом состоянии). они никогда не договаривались, что будут греть постель только друг друга; и если боул воспринял это именно так, то на совести милдред были многие мужчины. кто-то помогал ей с работой, кто-то помогал ей хорошо провести время, если домой не хотелось, кто-то повышал её самооценку — но ни к кому не хотелось уйти от люциана.
на втором или третьем году совместной жизни они как-то летом приехали в северный йоркшир, в скарборо, и боул, хватая её за запястье, тащил к маяку в северном заливе. её босоножки на тонких веревочках разрыхляли мокрый тяжелый песок, оставляя вдавленные следы, а боул, то и дело оборачиваясь, говорил с уверенным тоном, что смотритель их точно пустит, точно-точно. с запада пришли тучи, начался косой холодный дождь, и люциан, стащив с себя серую рубашку, развернул её над головой милдред, как защищающий брезент. милдред, засмеявшись, остановилась и присела на корточки у лениво передвигающегося краба; она тыкала в него тоненькой веточкой вереска, думая, что щекочет его, пока краб не начал гоняться за веточкой. боул целовал её в успевший немного намокнуть затылок, вдыхая пыльный запах влажных из-за дождя волос. краб нацелился на большой палец ноги милдред, выглядывавший из босоножек, и та, испугавшись, подалась назад — где как раз присел люциан, наблюдавший за её игрой. они неуклюже повалились, задыхаясь от смеха и щурясь от припустившего ливня, и милдред обняла его, прижавшись щекой к его груди. она не любит и не умеет говорить о любви, зато она знает, что такое привязаться и что такое долго в себе эту привязанность хранить, изредка проверяя её на сохранность — как вазу с веточками сидальцеи на темном зеркале из грушевого дерева в их квартире.
в жизни милдред было много слова 'нет': дети — нет, сладкие, приторно-сиропные алкогольные напитки, считающиеся дамскими — нет, категоричность, узколобость и невежество — нет, шляпки с вуалью в сеточку, ниспадающей прямо на лицо — нет, явления и люди, отвлекающие от конечной цели — реализации себя в необходимых ей сферах — нет. ради карьеры в министерстве уэйлхилл пожертвовала своей страстью к гербологии — она мечтала заниматься изучением магических растений, да и не обладающие таковыми свойствами растения всегда притягивали её. она знала, что её хобби не сможет превратиться в полноценное дело всей жизни, и будет приносить ей только радость, но никак не средства к существованию и перспективы. когда она вышла замуж за боула, мансарду она переоборудовала в небольшую оранжерею — она не была уверена, что в отсутствие её во время командировок люциан справится с магическими экземплярами, поэтому высадила обыкновенные цветы, уход за которыми не составлял труда. боул никогда не касался тем, ответ на которые был четким 'нет', но к концу их совместной жизни он сам превратился в отдельный пункт: 'беспросветное, унылое и отовсюду истекающее рутиной существование — нет'.
милдред однажды рассказывала ему шведский миф, пока боул лежал у неё на коленях, а она запускала ладонь в его волосы. один крестьянин стал знахарем, обладающим удивительными знаниями, и к нему обращались все в его деревушке за помощью; люди из соседних селений не ленились приезжать к нему за советом. знания эти чудесные крестьянин обрёл после того, как встретил легендарную белую змею и лизнул её волшебную чешую. после этого он узнал все полезные свойства целебных растений и ингредиентов из животных, которые помогали ему лечить людей, а также обрел способность понимать язык животных и птиц, и говорить с ними. но также он знал, что после женитьбы все его знания исчезнут, будто и не было их никогда, и в памяти ни единого сведения о ремесле знахаря не останется. но он встретил девушку, которую по закону жанра полюбил так сильно, что не остановился перед потерей своего уникального дара, чтобы быть с ней. после свадьбы он не принял больше ни одного больного, не заговорил ни с одной тварью, ни с гадом ползучим, и миф умалчивает, стоило ли счастье семейной жизни того.
когда люциан вполне ожидаемо задал вопрос, поступила бы она так же, как этот крестьянин, милдред заставила себя улыбнуться и, склонив голову, сказать: 'время пить таблетки на ночь, дорогой'.
